В сознании зрителя-визионера искусство будет обретать причудливые формы и рождать новые ассоциации. Это таинство будет свершаться благодаря импульсу, имеющему в своей природе вовсе не бесстыдство, а чистое любопытство, отсылающее нас не столько к акту волнующе-запретному, сколько к «курьёзу» — ситуации редкостной, странной, притягательной и распаляющей воображение.
Приглашая заглянуть в замочную скважину, Юлия Ромасёва призывает не столько к подглядыванию, сколько к пристальному наблюдению за нарисованной тайной, истинная природа которой может открыться только зрителю внимательному, способному созерцать мир пытливым взглядом под разными ракурсами. Подобный подход предлагает и Жан Кокто в своём раннем фильме «Кровь поэта» («Le sang d’un poète», 1932), где человеческий глаз, запечатленный в прорези крошечного отверстия, жадно вглядывается в мир поэтический, противопоставленный земному. В «ином мире» Кокто происходят события иррациональные, не поддающиеся логике, как и излюбленное сюрреалистами автоматическое письмо.
Юлия Ромасёва продолжает в своём искусстве линию сюрреализма. На выставке «À la Mode, à la Morte!» мы показывали модную сюрреалистическую вселенную, сотканную подобно изысканному кружеву. Разглядывать зашифрованные надписи и переплетения фантазийных элементов хотелось через лупу, чтобы ничто не утаилось от взгляда. Тогда же и родилась идея предложить зрителю на новой выставке инструментарий, благодаря которому откроется та самая «точка искусства», где таинственным образом переходят одно в другое воображение и знание, о которой говорил Владимир Набоков.
Если в XVIII веке сам вуайеризм рассматривался как один из важнейших инструментов познания реальности, то почему бы нам сегодня не «вооружить» глаз предметным инструментарием вроде увеличительного стекла, линзы, камеры-обскуры или сказочного волшебного стёклышка? Юлия Ромасёва предлагает вам в буквальном смысле «вооружиться» маской, сквозь прорези которой вы увидите… Впрочем, оставим зрителю самому закончить эту фразу. Но сама задумка приложить глаз к вырезанному отверстию отсылает, пожалуй, к сказкам «Алиса в Стране чудес» или «Оле-Лукойе», где влекомые любопытством персонажи хотят обнаружить нечто особенное и доселе невиданное, заглянув в кроличью нору или дырочку в полу.
Бумажные маски Юлии Ромасёвой, навеянные чёрно-белыми кадрами фотографа-сюрреалиста Пьера Молинье (с той только разницей, что они связаны не с эротизмом, а с театральной эстетикой), делают ваше лицо невидимым и только лишь глазу оставляют возможность блуждать по поверхности заполненного завораживающими образами листа. Приближая и отдаляя от глаза маску, зритель добровольно соглашается принять правила оптической игры, когда фрагментарный взгляд на предмет не позволяет обозреть его целиком. Тем не менее, эта игра открывает зрителю новое видение.
Стремление к новому видению рождает двойственность восприятия. Именно здесь возникает неизбежное парадоксальное противоречие: в поиске истины мы обнаруживаем обман после пристального разглядывания, смены ракурса или фокусировки на отдельных деталях, что отдаляет от цельности и визуального единства. Страстное желание увидеть всё по-другому благодаря новому формату восприятия, предложенному Юлией Ромасёвой, всё же не разрывает связь с истинным познанием, а призывает к интеллектуальному путешествию «от глаза к сознанию и сердцу».
В конце концов, глаз как всевидящее око ведёт зрителя к воображаемой финальной точке нашего интеллектуального путешествия – скрытому за замочной скважиной или прорезью маски непознанному, но манящему миру фантазии, своего рода terra incognita для художника и зрителя.
Ольга Марченко,
куратор
